Очередной учебный день, кстати, самый длинный в году, подходил к концу. Непрерывный шум моторов в небе, наконец-то, смолк, сменившись звонким стрекотом травяной живности и бурно-радостным птичьим гомоном, до краев наполнявшим рощицу у кромки летного поля. Солнце уже опустилось за верхний край этой ажурной, шелестящей стены, но все еще задевало ярко-оранжевыми лучами ровные ряды палаток летнего лагеря Ульяновской Объединенной школы пилотов и авиатехников. Приземистые брезентовые жилища, похожие на бараки, предназначались для курсантов. А в небольших островерхих шатрах размещался командно-инструкторский состав.
Командир звена Колотилов привычно повесил фуражку на гвоздь, специально вбитый в толстый центральный шест, бросил на стол командирскую планшетку и, ослабив ремень, облегченно выдохнул: «Ну, вот, и еще один день прошел». Точнее, почти прошел. Для того, чтобы подвести под ним окончательную черту, предстояло еще оформить полетные документы и отнести их в штаб. Вот тогда – действительно все. Можно будет с легким сердцем переодеться и махнуть, например, на волейбольную площадку. Но, сперва документы.
Колотилов уселся за стол, распахнул планшет, вынул стопку бумаг и… не обнаружил в специальном гнезде химического карандаша. Этот канцелярский инструмент отличался от своего обычного собрата тем, что, если послюнявить грифель, то им можно было писать, как чернилами – след на бумаге оставался не черным или серым, а фиолетовым и его невозможно было сереть. В общем, незаменимая вещь при заполнении разных официальных документов. Особенно, в полевых условиях. Однако, куда он делся? Командир звена внимательно обследовал все отделения планшетки, похлопал по карманам гимнастерки. Нету!
– Наверное, где-то выронил, – подумал Колотилов и, выдвинув ящик стола, достал запасной карандаш. Внимательно осмотрел кончик – не надо ли поточить. Нет, нормально. Сойдет. Послюнявив грифель, командир звена уже занес его над нужной графой соответствующего документа, как вдруг рука замерла в воздухе.
Отбросив письменные принадлежности, Колотилов принялся лихорадочно шарить в ящике, потом буквально вырвал его из стола, вытряхнул содержимое на утоптанную траву и, будто впав в ступор, изумленно-испуганно уставился на сучковатое фанерное дно. Ничего там не разглядев, командир рухнул на колени и стал ползать по палатке, заглядывая во все ее закутки: под стол, под кровать, под деревянный чемодан в углу. Потом перетряхнул постель и не найдя того, что искал, пулей вылетел вон.
* * *
Пистолет ТК (Тульский системы С.А. Коровина) был сконструирован в 1926 году по заказу спортобщества «Динамо», как спортивный, но очень скоро завоевал широкое признание среди командного состава Красной Армии. До этого наиболее популярным оружием подобного класса был пистолет системы Браунинга образца 1906 года под патрон 6,35 мм. ТК имел тот же калибр, но специально созданный для него боеприпас оснастили усиленным, в сравнении с предшественником, пороховым зарядом. Поэтому начальная скорость пули у советского варианта оказалась выше – 228 м/с по сравнению с 200 у иностранного образца. Дополнительное ускорение придавал ей и удлиненный ствол. Емкость магазина тоже была больше – 8 патронов против 6 у Браунинга. К числу преимуществ относились также улучшенные прицельные приспособления с большей длиной прицельной линии, более удобная рукоятка и удачное расположение предохранителя.
И хотя, официально на вооружение ТК принят не был, им, тем не менее, вооружали сотрудников НКВД, средний и старший командный состав Красной Армии, государственных служащих и партийных работников. Тульский Коровина использовался также и в качестве подарочного или наградного оружия.
Был такой пистолет и у командира летного звена Ульяновской Объединенной школы пилотов и авиатехников Колотилова. Был, да сплыл.
* * *
– Да ты хоть знаешь, что бывает за утерю боевого оружия? А если оно попало в руки врага? А если – террористический акт? – Грозно вопрошал сотрудник ОГПУ Панов, уперев в летчика жесткий взгляд. Понурое молчание было ему ответом.
Когда Колотилов, что называется, на форсаже, влетел в палатку начальника лагерных сборов и на одном дыхании сообщил о ЧП, тот сперва высказал подчиненному все, что о нем думает, а потом, выпустив пар, доложил о происшествии по команде. Не прошло и часа, как в лагерь примчался Панов и вот теперь оба летчика стояли перед чекистом, не ожидая от этой вынужденной встречи ничего хорошего.
– Ладно, – обращаясь к виновнику переполоха, перешел тот на деловой тон, – кто знал, что у тебя есть пистолет?
– Многие знали. Я этого и не скрывал, – ответил тот.
– И где хранится, знали?
– Знали.
– Вот так просто, в палатке, в незапертом ящике стола! Пистолет и 18 патронов! Приходи, бери! – Вновь начал было кипятиться чекист, но быстро взял себя в руки. – И давно он у тебя так… валялся?
– С начала сборов, – виновато промямлил Колотилов.
– Красные соколы, вашу мать! Как у вас самолеты еще не растащили!
– Самолеты под охраной, – робко ответил начальник сборов.
– Надеюсь, – раздраженно буркнул Панов и вновь обернулся к пилоту, – когда видел оружие последний раз?
– Сегодня утром, когда уходил на полеты.
– Больше в палатку не возвращался?
– Нет.
– А, может, ты его выронил где-нибудь, и не заметил? – Вмешался в допрос начальник сборов.
– Да я его никуда и не брал, – честно признался командир звена. – Как положил в стол, так он там и лежал. Так что выронить негде было.
– Значит так! Провести поверку личного состава. Список отсутствующих с указанием причин и времени отлучки – мне на стол. Из расположения никому не отлучаться, – сыпал короткими командами чекист и, обратившись к Колотилову, закончил: «А вы садитесь и пишите подробную объяснительную». С этими словами он стремительно вышел из палатки.
Потянулось тревожное ожидание.
Впрочем, длилось оно недолго, поскольку Панов, как оказалось, свое дело знал.
* * *
Девятнадцатилетняя курсантка София Станиславовна Черняк была в школе на хорошем счету. Сознательная комсомолка с 1931 года, она схватывала все в буквальном смысле на лету. Оказавшись в звене, которым командовал Колотилов, девушка, будто стремилась превзойти его и в летном мастерстве, и в веселой воздушной лихости.
И вдруг – такой вираж с переходом в пике!
Похищенный пистолет Панов нашел в палатке курсанток: вместе с патронами завернутый в бумагу и носовой платок, ТК лежал под матрацем койки Черняк. А та и не думала отпираться, сразу рассказав, как рано утром, часов в пять или шесть, вошла в палатку командира, который был уже на полетах, и из незапертого ящика письменного стола забрала хранившееся там оружие вместе с боезапасом. Но вот объяснять этот странный поступок, девушка категорически отказывалась. Лишь позже выяснилось, что на преступление комсомолку толкнули самые что ни наесть мещанские чувства – неразделенная любовь к командиру и желание отомстить ему за это.
– А чего он!? – Рыдала будущая летчица, – Я же… Я к нему… А он… Как чурбак… Будто не чувствует… Да еще насмехается...! Вот и пусть ему будет хуже! Раз он так… Раз он такой…» В общем, отомстила.
Арестовывать «преступницу» не стали, оставив под подпиской о невыезде из Ульяновска до суда – как ни крути, а кража оружия, все-таки преступление, пусть и совершенное по глупости.
Так закончился самый длинный день – 22 июня 1934 года.
До конца мирной жизни оставалось ровно семь лет.
Источники:
ГАУО Ф. Р-1435, оп. 1. Д. 470, л. 32.
Жук Б.В. Револьверы и пистолеты. М. 1990 г. Стр. 255.